Мы — обладатели уникального творения эволюции: мозга, насчитывающего 86 миллиардов нейронов. Но его истинное чудо не в сложности, а в его фундаментальной настройке. Наш мозг просоциален по своей сути. Для человека, как существа биологически запрограммированного на связь, нет ничего разрушительнее социальной депривации — одиночества. Именно в отношениях с другими мы переживаем самые яркие состояния, которые называем счастьем.
Но здесь же кроется и главный парадокс человеческого существования. Те же самые отношения, которые дарят нам радость и смысл, становятся источником глубочайших страданий и разочарований. Один человек делает нас счастливыми, другой — несчастными. Мы категорически не можем жить друг без друга, и при этом постоянное взаимодействие создает гамму самых противоречивых переживаний, делая нашу жизнь внутренне конфликтной.
Эта диалектика заложена в нас с первых мгновений жизни. Младенец плачет не только от голода, но и чтобы привлечь внимание, установить контакт. Позже ребенок учится нравиться, производить впечатление на взрослых, встраиваться в мир сверстников. Вся наша социальная архитектура — от детской дружбы до профессиональных сетей — это расширяющаяся вселенная связей, где мы реализуем интересы, стремления и жажду успеха. Однако ключевой момент в том, что свои победы и достижения мы по-настоящему переживаем лишь тогда, когда можем разделить их с кем-то, получив в ответ признание, удивление, одобрение. Без этой обратной связи успех теряет вкус.
Британский антрополог Робин Данбар несколько десятилетий назад эмпирически показал, как эволюция нашего мозга шла рука об руку с усложнением социальных связей. Сегодня это аксиома: сложность нашей социальной жизни напрямую формирует наши когнитивные и эмоциональные способности. Мы мыслим и чувствуем так, как мыслим и чувствуем, во многом потому, что живем в плотном переплетении отношений.
Но, как и во всем, здесь важен баланс. Избыток социальных контактов так же вреден, как и их дефицит. Он ведет к перегрузке, эмоциональному пресыщению, хроническому напряжению. В такие моменты мы инстинктивно ищем способы стабилизировать себя действиями, обращенными внутрь. Первобытные наскальные рисунки — это не только протоискусство, но и древнейший психологический инструмент: попытка человека гармонизировать свой внутренний мир, упорядочить хаос переживаний в моменты перенапряжения от жизни в группе.
Однако и этого вскоре становится мало. Нарисовав фигуру, человеку захотелось показать ее другому, получить отклик. Так круг замыкается. Вся человеческая жизнь — это цикличное движение по орбите отношений: страстное стремление к контактам и сложным взаимодействиям → неизбежная перегрузка и разочарование → попытка уйти в себя, стабилизироваться, побыть в одиночестве → нарастающий страх и экзистенциальный дискомфорт от этого одиночества → и снова мощный импульс вернуться в сложный, противоречивый, но жизненно необходимый мир социальных связей.
Таким образом, мы обречены вечно колебаться между двумя полюсами: жаждой соединения с другими и потребностью в защищенности от них. Наше счастье и наше страдание рождаются в одной и той же социальной лаборатории. И в этом вечном противоречии, в этой напряженной диалектике «к людям» и «от людей» заключается не трагедия, а сама суть и двигатель человеческого развития. Мы — вид, чье выживание и чья уникальность зиждется на этой неразрешимой и прекрасной зависимости друг от друга.
